Кровь Асахейма - Страница 42

Байола улыбнулась. Как всегда, лаконично.

— Уже иду, — произнесла она. — Канонисса не сказала, с чего вдруг такая спешка?

Связь оборвалась. Каллия либо решила нагрубить, либо была чертовски занята. Второй вариант был более вероятным.

Байола вернулась обратно в келью. Помещение не могло похвастаться богатством обстановки: узкая койка без покрывала, молитвенный пикт Святой Алексии, обитый металлом сундук с одеждой и болтер, украшенный тканью с вышитыми на ней молитвами, висящий на вбитых в стену железных скобах.

Взгляд Сестры Битвы упал на оружие. Его внешний вид был уродливым и грубым. Даже несмотря на то что она оставила Орден Фамулус много лет назад и приняла путь Раненого Сердца, она так и не прониклась любовью к своему основному рабочему инструменту.

«Привыкай, — сказала она самой себе, стягивая сорочку через голову и начиная одеваться. — Он скоро тебе снова понадобится».

Когда Уве Байола появилась в Зале Галикона, там уже кипела бурная подготовительная деятельность. Это было необычно. С тех пор как начались бои, огромный церемониальный зал практически не использовался, его мраморная отделка была отдана на милость здешних условий: сухого воздуха и вездесущего песка.

Теперь же в помещении трудились сотни работников. Они полировали статуи, разворачивали длинные багровые ковровые дорожки, развешивали флаги с кровавой символикой Раненого Сердца, вышитой красной и золотой нитями.

При виде всего этого Байола почувствовала некоторое воодушевление. Она знала, кого они вызывали. Возможно, приглашенные все-таки добрались. Может, прибудет целая рота. Должно быть, это стоит увидеть. И их прибытие даже способно все изменить.

Канониссы нигде не было видно. Сестра Битвы поднималась по широкой лестнице, чувствуя, как первые струйки пота начинают скатываться по шее, пытаясь взглядом найти де Шателен в беспорядочно движущихся толпах народа.

Зал был отвратительным местом, вульгарной демонстрацией силы и потворства желаниям. Он плохо сочетался с продуваемой ветрами пустыней планеты Рас Шакех. Байола ненавидела его, как и де Шателен, и всех кто в нем работал. В отличие от белых построек, которые преобладали в городе, Зал был построен из темного с прожилками камня, который поглощал солнечный свет в течение дня, из-за чего внутри царила страшная духота.

Громада здания дисгармонировала с окружавшими ее более старинными постройками.

Кольца витых колонн поддерживали потолок из панелей, богато украшенных фресками херувимов и святых с молочно-белыми лицами. Сладкие ароматы из свисающих со сводов кадильниц распространялись по расписным помещениям здания. Золотые статуи героев стояли рядами в наполненных эхом нефах. Их лица с застывшим выражением меланхолии и самодовольства были обращены к звездным небесам в поисках вдохновения.

Орден не строил этот Зал. Это было детище кардинала Томойо-Кеча, возведенное семьсот лет назад на месте куда более подходящего этому месту аскетичного монастыря, который стоял с того момента, когда орден впервые пришел на Рас Шакех в тридцать седьмом тысячелетии. Никто не знал, какие средства потребовались, чтобы привезти такое количество драгоценностей в это изолированное место. Возможно, именно за свою экстравагантность Томойо-Кеч поплатился головой во время Иерикарских Зачисток, а может, за что-то иное. Подобные вопросы всегда были сложными.

Его наследие, однако, выжило. Цитадель Галикона, значительной частью которой являлся Зал, господствовала над горным городком Хьек Алейя, взгромоздившись на скалистые возвышения в самом сердце селения и выставляя себя на всеобщее обозрение с чрезмерно раздутым величием. Все дороги в городе рано или поздно приводили именно сюда. Они извивались паутиной узких мостовых и разворотов, но в конце концов выходили на площадь Триумфа, которая на двести метров возвышалась над охряными равнинами и постоянно раскалялась под палящими солнечными лучами.

Байола предпочитала проводить время в соборе, в своей вотчине, расположенной за внутренними стенами города, среди переполненных внешних жилых районов. Собор стоял там, где и должен был, поближе к нуждающимся в нем людям, позволяя священникам общаться с прихожанами вместо того, чтобы потеть в монументе сумасбродству Томойо-Кеча на вершине горы.

Байола протиснулась через толпу, пахшую человеческим потом и фимиамом, и наконец увидела канониссу.

Алексис де Шателен заметила подходящую сестру и резко кивнула в знак приветствия.

— Ты опоздала, — сказала она.

— Прошу простить меня, — ответила Байола, кланяясь. — На улицах много людей.

Де Шателен поджала губы.

— Молва уже разнеслась. Понятия не имею, как это произошло. Народ всегда обо всем прознает. Если бы мы могли использовать это и обратить их пронырливое любопытство во что-то полезное, то я бы не переживала за исход войны.

Канонисса была суровой, крепко сбитой женщиной. Серебристые волосы, неровно остриженные под прямоугольный боб, обрамляли жесткое лицо, состарившееся за время преданной службы длиною в жизнь. Ее губы стали тонкими, а кожа огрубела от возраста и солнечного света. Де Шателен с презрением относилась к косметической хирургии и потому выглядела на все свои сто сорок два года, однако ее движения были полны врожденной жизненной силы. Канонисса по-прежнему могла сражаться, а ее воля — Байола была в этом уверена — оставалась столь же несгибаемой, как и раньше. Она затмевала своим присутствием всех вокруг, высокая, худая как жердь, в полночно-черном доспехе с отделкой из светлого меха горностая и символом разбитого сердца, выполненным из жемчуга и рубинов.